В детстве у меня было ощущение чего-то большего, чем я сам, некого «Бога», но это было понятие, смутно основанное на каких-то «эзотерических» теориях, которые не задавались вопросом об истинной природе этого присутствия. Только глядя на отца, у которого ярко загорались глаза, когда его охватывала барака, я впервые ощутил реальное присутствие Бога.
Меня всегда интересовала медитация, но при этом мне было трудно усидеть на одном месте. В девятнадцать лет я заинтересовался тайцзи, что придавало мне чувства равновесия и эффективности, и начал заниматься энергетическими практиками, импровизацией, изучением театра и соматики, а также хореографии. В колледже я получил степень бакалавра по театроведению, и особенно интересовался сценическим обаянием и мастерством в традиции танцевальной импровизации. Цель импровизации (под этим понимается исполнение без хореографической и композиционной репетиции) — развить свою восприимчивость до такой степени, чтобы создавать произведение из чувства равновесия и гармонии каждого мгновения, а также довести тело до такого уровня, чтобы совершать движения, исходя из воспринимаемого. Импровизаторы называют это «быть в моменте», и для своей бакалаврской диссертации я отправился в Нью-Йорк, чтобы расспросить танцоров об этом умении. Мною двигал мой собственный интерес к пониманию «присутствия». Мне нравилось ощущение единства, которое давало мне «пребывание в моменте», и хотелось найти способ почаще достигать такого уровня сознания. В этом состоянии танец давался мне без усилий, я воспринимал взаимосвязь всего сущего, ощущая идеальный баланс между свободой от жестких рамок самосознания и ясностью творческого мгновения.
Занимаясь танцами, однако, я понял, что ощущение «пребывания в моменте» доступно мне не всегда. Я сознавал, как важно отдаться моменту и позволить этому «присутствию» управлять моими движениями на сцене, но этого не всегда было достаточно, чтобы ввести меня в такое освобожденное состояние. После колледжа я продолжил изучать танцы и театр, но мне было сложно совместить желание докопаться до сути с утомительным графиком выступлений. Иногда «пребывание в моменте» было столь интенсивным, что мне вообще не хотелось двигаться. Я начал ходить на двигательные курсы с упором на самосовершенствование, и вот тогда-то и узнал о духовных практиках. Однако меня не привлекала ни одна религия, поэтому я пытался развить личность, работая с телом, думая, что сознательные тренировки способны разрушить укоренившиеся привычки, которые ограничивали во мне способность в полной мере присутствовать в жизни.
В 2001 г. я поступил на работу в Гринвичский центр культуры и искусств. Со мной работала женщина примерно моего возраста, и меня поразило то, с каким теплом и добротой она относилась к окружающим. Она была очень терпелива в общении с коллегами, и что-то в ней привлекало меня. Она носила хиджаб, и меня разбирало любопытство — как так вышло, что молодая белая англичанка приняла ислам? Когда я просил ее о ее духовных взглядах, она ответила охотно, но осторожно, как будто оберегая что-то драгоценное; она мало говорила о суфизме и никогда не пыталась уговорить меня посещать службы.
Когда моя работа в Гринвиче уже подходила к концу, я посетил семинар по йоге в Египте. Это было время рамадана, когда мусульмане постятся. По прибытии в Шарм-эль-Шейх я сразу ощутил силу этой земли и внезапно понял, что значит «Святая Земля». Я всегда чувствовал силу природу, меня тянуло к гористым и энергетическим местам, но в этом месте было что-то особенное. Именно там я впервые услышал звук, поразивший меня в самое сердце, хотя тогда я еще не понимал слов: азан, призыв к молитве, разносившийся из горной мечети, показался мне обращенным прямо ко мне.
Вернувшись в Англию, я спросил у своей подруги разрешения медитировать у нее дома. Сама медитация ничем мне не запомнилась, но понравилась, и я попросил подругу познакомить меня со своей медитативной группой. Когда ведущий спросил меня, зачем я пришел, ответ сам слетел с моих губ: «узнать истину». «Уверенность» и «истина» — ключевые понятия суфизма, о чем я тогда не подозревал. Ясность этого откровения поразила меня. Раньше я не понимал, чего ищу. Казалось, этот вопрос высветил все этапы пройденного мною пути, и ответ был для меня так же ясен, как и тот призыв к молитве. Часовая медитация тем вечером показалась мне на удивление простой; во время нее мне было так тепло и приятно, что я начал медитировать каждый день, причем без особого труда.
Это было за год до моего знакомства с Хазратом, шейхом нашего ордена. Он останавливался с ведущим лондонской группы и его семьей, и двери дома были открыты для всех мюридов Хазрата. Когда приезжал Хазрат, в доме воцарялась чудесная атмосфера умиротворения и покоя, и я приходил так часто, как только мог. Шейх приезжал раз в год, и все старались удовлетворять его малейшие потребности; однажды я видел, как ученики Хазрата спорили, как заваривать ему чай. Такие проявления адаба были для меня чужими, но когда я стал понимать, как много значат отношения между учителем и учеником в сближении с Аллахом, я осознал их важность для учеников.
Во время моей первой встречи с Хазратом меня провели в полупустую комнату, где он сидел на тонком матрасе. Перед встречей мне посоветовали заранее подготовить свои вопросы и рассказали, чего можно ожидать. Однако мои встречи с Хазратом никогда не проходили так, как я ожидал. Я несколько дней готовил вопрос, казавшийся мне важным, но в его присутствии слова будто сдулись, а мысли беспомощно разбежались из головы. Хазрат дал мне время собраться с мыслями и сформулировать вопрос, а потом сказал: «Если ты не знаешь вопрос, то никогда не сможешь найти ответ».
В свете Хазрата все, что исходило не из сердца, превратилось в ничто, и мне стало очевидно, что мой вопрос был не искренним. Хазрат всегда уделял много внимания вопросам искренности и формулировкам «истины». В другой раз, когда я показал Хазрату написанный мною стих, он, к моему огорчению, спросил: «что ты хотел этим сказать?» Я надеялся, что в стихе все ясно сказано, но он помог мне понять, что смысл часто бывает скрыт от сердца. Хазрат поощрял мои попытки писать, и, наверное, это одна из причин, почему я никогда не забывал о нем. Что касается поэзии, то Хазрат научил меня, как важно всегда заканчивать стих и всегда говорить то, что хочешь сказать, прямо и искренне. Со временем я понял, что во всем этом был глубокий духовный смысл.
Впрочем, зачастую я вообще не понимал, чему учит меня Хазрат. В то время мое «я» смущали наши встречи, казавшиеся несущественными. Они были короткими, и мне было трудно понять, как кто-то может чему-либо научить меня, ничего обо мне не зная. Хазрат пытался показать мне, что когда есть связь сердец, внешние формальности взаимоотношений учитель-ученик не имеют значения, но мне было трудно это понять. Я не понимал, как много всего происходит за кулисами, но осознавал, что моя повседневная жизнь очень изменилась. Ситуации, казавшиеся неразрешимыми, стали разрешаться, что привело к некоторым непростым, но важным переменам в моей жизни, и относительно скоро я полностью доверился Хазрату.
Это доверие как будто бы росло во мне изнутри, и к тому времени, как мой разум осознал, насколько Хазрат влияет на мою жизнь, мое сердце уже давно принадлежало ему. Я ощущал ту любовь, которую он излучал в общении с нами, и то, как менялось наше состояние в его присутствии. Общаясь с ним, я до боли ясно осознавал рамки своей личности, но при этом одновременно выходил из своего ограниченного состояния в расширенное сознание.
Хазрат пришел в мою жизнь милостью Аллаха. Во время тех первых кратких встреч Хазрат видел препятствия на моем пути. Я сам не заметил, как начал склоняться к понимаю того, что не приближусь к Аллаху, пока не подчинюсь отношениям учитель-ученик. Все это я почувствовал сердцем. Хазрат ни слова не говорил на эту тему и, как ни странно, даже не уговаривал меня совершить байат. Вместо этого он лишь показал, что от мусульманина требуется преданность, оставив мне право решать самостоятельно. Такой мягкий подход еще больше утвердил меня в мысли, что это мой путь.
В тот год, после отъезда Хазрата, я ощутил полную уверенность в исламе и в своем учителе. Его передачи являли мне суть ислама, и я понимал, что не смогу дальше идти по желанному пути, если не приму веру, лежащую в основе. Я воспринимал ислам не как ограничение выбора, а наоборот, как способ разрушить укоренившиеся поведенческие модели и освободить сознание от жесткой хватки нафса. Я чувствовал, как мое сердце прояснилось. Став истинным мусульманином, я обнаружил, что моя жизнь вовсе не свелась к слепой вере — наоборот, я научился ощущать присутствие Бога во всем его великолепии. Это был прилив вдохновения, чувство связи с вечным и растущая уверенность в том, что есть жизнь за пределами дуньи. При этом вера не оторвала меня от повседневной жизни, а сделала ее более красочной, и мои мирские отношения стали ценнее, мои поступки — сознательнее, а я с облегчением освободился от лишних мыслей и эмоциональных страданий.
Хазрат открыл для меня красоту религии, красоту созерцания Божественного света, который может увидеть только близкий к Богу человек. Мягчайшими наставлениями он помог мне осознать необходимость крепкой связи с Аллахом и то, как вера помогает уйти от разделенного сознания к Единству Аллаха. Я безмерно благодарен ему за то, что осознал: выбранный мною путь не только открывает дверь к Высшей Действительности, но и пробуждает сознательный потенциал, скрытый в человеке. Я молю о вере и постоянстве на этом прямейшем из путей и благодарю за то, что мне был послан столь благословенный учитель, который помог мне, ИншАллах, приблизиться к Тому, Кого я желаю познать всем сердцем.
